Неточные совпадения
Наши
профессора привезли с собою эти заветные мечты, горячую веру в науку и людей; они сохранили весь пыл юности, и кафедры для них были святыми налоями, с которых они были призваны благовестить истину; они
являлись в аудиторию не цеховыми учеными, а миссионерами человеческой религии.
Погодин был полезный
профессор,
явившись с новыми силами и с не новым Гереном на пепелище русской истории, вытравленной и превращенной в дым и прах Каченовским.
Но Двигубский был вовсе не добрый
профессор, он принял нас чрезвычайно круто и был груб; я порол страшную дичь и был неучтив, барон подогревал то же самое. Раздраженный Двигубский велел
явиться на другое утро в совет, там в полчаса времени нас допросили, осудили, приговорили и послали сентенцию на утверждение князя Голицына.
Генерал-губернатор, разные вое — и градоначальники, сенат — все
явилось: лента через плечо, в полном мундире,
профессора воинственно при шпагах и с трехугольными шляпами под рукой.
Прошло еще несколько дней. Члены «дурного общества» перестали
являться в город, и я напрасно шатался, скучая, по улицам, ожидая их появления, чтобы бежать на гору. Один только «
профессор» прошел раза два своею сонною походкой, но ни Туркевича, ни Тыбурция не было видно. Я совсем соскучился, так как не видеть Валека и Марусю стало уже для меня большим лишением. Но вот, когда я однажды шел с опущенною головою по пыльной улице, Валек вдруг положил мне на плечо руку.
— Нет, это он так, давал мне свой посмотреть, господин
профессор, — нашелся Иконин, и опять слово господин
профессор было последнее слово, которое он произнес на этом месте; и опять, проходя назад мимо меня, он взглянул на
профессоров, на меня, улыбнулся и пожал плечами, с выражением, говорившим: «Ничего, брат!» (Я после узнал, что Иконин уже третий год
являлся на вступительный экзамен.)
Все эти люди, и молодежь и пожилые, бородатые и волосатые, были с чрезвычайно серьезными лицами, будто они пришли не в летний театр развлекаться и веселиться, как публика у фонтана, а
явились, по крайней мере, в университет слушать любимого
профессора.
Итак, в исходе сентября, в зале университетского совета или в правлении (хорошенько не знаю, только помню, что на столе стояло зерцало) собрались
профессора, члены старого цензурного комитета, под председательством своего попечителя,
явились и мы с председателем и с своим секретарем; прочли указ, предписание министра и наши утверждения в должностях.
Дома он действительно, как говорила титулярная советница, вел самую однообразную жизнь, то есть обедал, занимался, а потом ложился на кровать и думал, или, скорее, мечтал: мечтою его было сделаться со временем
профессором; мечта эта
явилась в нем после отлично выдержанного экзамена первого курса; живо представлял он себе часы первой лекции, эту внимательную толпу слушателей, перед которыми он будет излагать строго обдуманные научные положения, общее удивление его учености, а там общественную, а за оной и мировую славу.
Чтобы постигнуть религию, познать specificum религиозного в его своеобразии, нужно изучать жизнь тех, кто
является гением в религии (как и для эстетики, законы красоты установляются ведь не курсами
профессоров эстетики, но творческими созданиями художественного гения).
Тип академиков,
профессоров, научных специалистов совсем не
является типом свободных людей, свободных от предвзятых суждений, от условной лжи.
Мы остановились в Варшаве, где я повидался с своими приятелями. Ни Берг, ни Иванюков не были еще женаты. Там я был еще пободрее; но по приезде в Прагу, куда меня звал мой бывший секретарь полечиться у тамошних
профессоров, я стал хиреть,
явилась лихорадка, кашель, ночные испарины.
С Рикуром я долго водил знакомство и, сколько помню, посетил его и после войны и Коммуны. В моем романе"Солидные добродетели"(где впервые в нашей беллетристике
является картина Парижа в конце 60-х годов) у меня есть фигура
профессора декламации в таком типе, каким был Рикур. Точно такого преподавателя я потом не встречал нигде: ни во Франции, ни в других странах, ни у нас.
Из русских ко мне
явился сам отрекомендоваться как земляку, нижегородцу и бывшему казанскому студенту — молодой магистрант химии Т-ров, теперь крупный администратор в министерстве финансов после долгой карьеры
профессора химии.
Поддерживал я знакомство и с Васильевским островом. В университет я редко заглядывал, потому что никто меня из
профессоров особенно не привлекал: а время у меня было и без того нарасхват.
Явился я к декану, Горлову, попросить указаний для моего экзамена, и его маленькая, курьезная фигурка в халате оставила во мне скорее комическое впечатление.
К нему я обратился с письмом как к человеку всего более компетентному в театральном деле. Он принял меня очень радушно и сейчас же пригласил меня бывать на его понедельниках — ранние завтраки в половине двенадцатого, куда
являлись его приятели из литераторов,
профессоров, актеров и актрис.
Но я получил кандидатский диплом уже в январе 1862 года на пергаменте, что стоило шесть рублей, с пропиской всех наук, из которых получил такие-то отметки, и за подписью исправляющего должность ректора,
профессора Воскресенского. Когда-то, дерптским студентом, я
являлся к нему с рекомендательным письмом от моего наставника Карла Шмидта по поводу сделанного мною перевода учебника Лемана.
Суб-ассистенты
являлись помощниками врачей-ассистентов, следили за порученными им больными, производили лабораторные исследования, ассистировали
профессору и ассистентам при операциях, делали перевязки и т. п.